Дорога надежды - Страница 11

И вот при одном лишь воспоминании о них невралгическая боль, глухая и неопределенная, гнездившаяся, как ей казалось, в области поясницы, вновь заявила о себе. Охваченная новыми заботами, она все же непрестанно возвращалась мыслями к берегам Салема, продуваемым необузданным ветром, разгонявшим клочья морской пены, крикливым птицам, покинувшим непроходимые леса, к узким полям, разделенным ухабистыми дорогами Пуату во Франции, где произошло и сколько еще произойдет скрытых трагедий, порожденных религиозной нетерпимостью. Огромный океан разделял их.

— Следует признать, что тем летом нам с Флоримоном было ой как невесело в Плесси, — рассказывал Натанаэль де Рамбург. — Вы не припоминаете? Солдатня кишела повсюду, в том числе и в ваших поместьях, хотя вы и не были протестанткой. А этот… как его… Монтадур, их командир, который всеми там помыкал — католиками и протестантами, дворянами и плебеями, — какой жуткий тип! Какое страшное время!

Вошла Северина, неся на маленьком серебряном подносе дымящуюся чашку с двумя ручками. Она неодобрительно взглянула на гостя, раздражавшего теперь ее своим присутствием, как казалось ей, утомлявшего Анжелику, на лице которой она читала беспокойство.

Она была польщена, когда он подошел к ней на одной из улиц Салема. Молодой француз, знатного рода, гугенот, как и она (такое случалось нечасто), однако заметив, как осунулась Анжелика, она догадалась со свойственной ей прозорливостью о несвоевременности этого визита и теперь думала лишь о том, как выставить его за дверь.

— Выпейте этого горячего настоя, мадам, вам полегчает, — сказала она решительным тоном. — Вы говорили, что горячее лучше утоляет жажду, чем холодное. А потом прилягте ненадолго и отдохните.

— Пожалуй, ты права, Северина. Милый Натаниэль, время обедать. Оставьте нас без всяких церемоний и возвращайтесь ближе к вечеру. Мы поподробнее обо всем поговорим.

— Дело в том, — сказал он, нерешительно выпрямляясь, — что я не знаю, куда пойти пообедать.

— Отправляйтесь в порт и купите себе фунт жареных креветок, — подскочила к нему Северина, подталкивая его к двери. — Или сходите в таверну «Голубой якорь»: его хозяин — француз.

Молодой Рамбург без церемоний подхватил свою шляпу, вернулся, чтобы поцеловать руку Анжелике, и, почти радостный, удалился, бросив ей на прощание слова, которые пронзили ей сердце, как удар кинжала:

— …Вы мне расскажете о моей семье. Может быть, вам что-нибудь известно о ней? Я послал им пару писем, но не получил ответа.

— Он слышал, как мы говорили с Онориной по-французски, — объяснила Северина. — Довольно долго следовал за нами по пятам, представился и начал задавать всякие вопросы, как это принято у нас, французов, так что мы вскоре познакомились: «Откуда вы родом?» — «Из Ла-Рошели». — «А я из-под Мелля в Пуату». — «Давно вы в Америке?» и т. д. Госпожа Анжелика, что происходит, вы плохо выглядите.

Анжелика призналась, что страдает от жары. Но вот сейчас спокойно выпьет свой отвар и непременно почувствует себя лучше.

— Окажи мне услугу, Северина. Я устала сидеть в этом обезлюдевшем доме и не иметь возможности ни к кому обратиться. Все, наверное, побежали в порт встречать какой-нибудь корабль. Сходи-ка, разузнай! Долго ли еще будет заседать совет, на котором присутствует господин де Пейрак. И еще, что слышно о старом medisine-man Джордже Шаплее? Его отсутствие совершенно необъяснимо, и я начинаю испытывать нетерпение и беспокойство.

Северина слетела по лестнице и, оказавшись внизу, решила взбудоражить всех домашних графа де Пейрака, а также растормошить степенных англичан, способных сообщить ей какие-нибудь сведения об этом Шаплее, не останавливаясь перед перспективой обшарить все таверны города. Но прежде всего она отправится за г-ном де Пейраком в Консул хаус, чтобы ничтоже сумняшеся прервать это торжественное собрание с тем присущим ей неуважением к важным мужским проблемам, которое ее отец, мэтр Габриэль Берн, часто ставил ей в вину: ведь женские проблемы она считала ничуть не менее важными. Она твердо решила перехватить по дороге всех домочадцев и слуг г-жи Кранмер и напомнить им об их обязанностях, ибо, по ее мнению, все эти славные люди, одетые в голубое и черное, слуги и служанки, без устали разглагольствовавшие о святости своего труда во славу Спасителя, а также выплате долга своим хозяевам за поездку в Новый Свет, целыми днями попросту бездельничали.

Анжелика, увидев из своего окна, как Северина припустила во всю прыть, улыбнулась. Обожавшая ее юная девушка очень облегчала ей жизнь.

Отойдя от окна, она почувствовала в темном углу комнаты что-то вроде отблеска пламени, какой-то красный свет и вдруг увидела Онорину, испытавшую, по-видимому, потребность, как и она на прогулке, освободиться от шляпы, обнажившей растрепанную морским ветром рыжую копну волос.

Онорина напоминала маленького домового. Стоило Анжелике заметить ее, как она вновь куда-то исчезла. Она услышала, как Онорина возится на площадке, и пошла взглянуть, говоря себе: «Нет, я еще не готова рожать, в противном случае я чувствовала бы себя более здоровой и энергичной». Ведь известно, не правда ли, что женщина, собирающаяся рожать, испытывает прилив новых сил, помогающих ей приводить в порядок дом и вообще отдаваться всякого рода деятельности — преимущественно хозяйственной. Между тем Анжелика, напротив, чувствовала страшную усталость.

Она увидела Онорину, взобравшуюся на маленький ящик и наполнявшую водой оловянную кружку.

Анжелика подоспела в тот момент, когда ручонки не знали, как перекрыть струйку воды и при этом удержать в горизонтальном положении переполняющийся сосуд. Она подхватила кружку и закрыла кран.