Дорога надежды - Страница 69

И, будучи не в силах спасти ее, свою мать, он принял решение бежать, взяв с собою того самого Натаниэля, который, стоя сейчас перед ней, поливал его грязью.

— Этот парень, которого я считал своим другом, оказался ужасным циником, объяснял Натаниэль де Рамбург, встряхивая длинными, как у девушки, волосами, придававшими некоторую мягкость его угловатому лицу. — Он утверждал, что при дворе больше цинизма, чем в разбойничьей среде, а так называемые просвещенные люди душой и мыслями куда чернее самых грубых матросов. Он осмеливался утверждать, что это вы, его мать, что это вы, мадам, на примере своей жизни показали ему, где следует искать настоящее благородство и героизм, что он никогда не забудет этого урока, который ни один школьный педант никогда не смог бы ему преподать, ибо ни один учебник не сравнится с учебником жизни, что, по его мнению, прочитанные им религиозные и философские книги предостерегают от того, что способно погубить душу и жизнь, являющуюся, между прочим, немалым даром, ибо, повторял он — и мог ли я, мадам, без внутреннего содрогания внимать ему? все эти книги, и в первую очередь духовные, написаны с целью заманить человека в ужасную ловушку, ловушку смерти, отравить его душу и разум ядом лживых учений и будто бы «исходящих от Бога» заповедей, что эти наставления, связывающие живого человека по рукам и ногам, обрекают его на преждевременную гибель, неизбежное уничтожение, неотвратимое сошествие в могилу, на то, чтобы оказаться стертым с лица земли и из самой памяти людской с помощью ножа, железа, огня и веревки. Ибо, верный своей философии, Флоримон, ваш сын, не уставал утверждать, что следование заповедям и предписываемым нам традицией принципам добродетели оборачивается войнами, преступлениями, смертными приговорами, злобой и ненавистью!

Ах, чего он только не говорил мне! — простонал бедный Натаниэль, закрывая ладонями уши, словно все эти годы в них звенели слова не в меру разговорчивого Флоримона. — Он утверждал, что мое простодушие и решительное неприятие порока ввергает нас в величайшие несчастья, привлекает рыщущих повсюду недоброжелателей, пробуждая в первом же встречном дремлющего в нем преступника, тогда как он, на опыте и благодаря интуиции научившийся видеть в человеке доброе начало, редко скрывающееся там, где, по всеобщему убеждению, ему надлежит быть, прекрасно знал, что главное не в том, чтобы избегать встречи со злом, а в том, чтобы научиться его распознавать.

— Распознавать?

— Да! Он утверждал, что за внешними проявлениями зла не всегда скрываются дурные намерения и даже не всегда откровенная подлость. И действительно, благодаря ему нам всегда удавалось выпутываться из самых затруднительных положений. Он поддерживал и защищал меня, а взамен запрещал во что бы то ни было вмешиваться, говоря, что стоит мне открыть рот, как тут же множатся затруднения, которые он намеревался устранить, и просил предоставить ему свободу действий, а главное — сидеть тихо и «не высовываться». Это было его выражение…

Не знаю, чем завоевывал он симпатии людей, словами или поступками, но факт тот, что большую часть путешествия мы проделали в компании весьма достойных особ, которые в награду за свои услуги вполне довольствовались нашим обществом. Надо признать, что ему удалось оградить меня от многих неприятностей и огорчений.

— Так на что же вы жалуетесь? — спросила Анжелика, гордясь своей сдержанностью.

— Да… на его возмутительные речи и, по-видимому, столь же недостойное поведение! — как истый проповедник гневно воскликнул Натаниэль. Бессовестным вольнодумцем и атеистом, вот кем оказался этот юноша, которого я считал своим другом и который, как я полагал, разделял если не мою веру, поскольку не был реформатом, то по крайней мере мои взгляды на то, каким должен быть порядочный человек! Он непрестанно и к тому же с улыбкой на устах оскорблял мои религиозные убеждения. Это ужасно!.. Понимаете теперь, мадам, что мне довелось пережить? Связанный с ним узами дружбы и не способный разорвать их, я чувствовал, как под ударами его ошибочных суждений слабеет моя вера, а душа, забывая о вечном спасении, низвергается в адское пламя. Ах! сколько раз жалел я о том, что последовал за ним! Если бы не он…

— Если бы не он, вы валялись бы с перерезанным горлом в ночь вашего отъезда! Сгорая в огне куда более реальном, чем воображаемое пламя ада, перебила его Анжелика и сразу же пожалела о своем эмоциональном порыве.

Натаниэль, прерванный на полуслове, смотрел ва нее, раскрыв рот.

— Что вы хотите этим сказать? — пробормотал он. Анжелика рассердилась на себя аа то, что так грубо оборвала его. Однако пришло время подвести итог.

— Я хочу сказать… Увы, бедный мой мальчик, простите, но у меня для вас куда как невеселые новости. Я хочу сказать, что в ночь вашего отъезда, через несколько часов после того, как вы покинули свое поместье, королевские драгуны вернулись в Рамбург и Плесси. Они штурмом овладели вашим родовым замком и подожгли его… уничтожив всех ваших близких…

Теперь вы видите, что вас направлял безошибочный инстинкт, и вы правильна сделали, что последовали за Фдоримоном, ибо ему и никому другому вы обязаны своей жизнью.

Северина осторожно встала, подошла к молодому человеку и, подведя его к стулу, заставила сесть. Затем принесла сердечные капли, которые он машинально проглотил. Он имел вид человека, неспособного уяснить себе смысл происходящего. После долгой оаузы он глубоко вздохнул и, казалось, пришел в себя.

— Так вы говорите, Рамбург сгорел?

— Частично.